Т.Г.Нефедова
Настоящее и будущее староосвоенных районов российского Севера
Рефлексия по поводу доклада Н.Е.Покровского
"Сельские регионы российского Севера: что в будущем?"
ГУ-ВШЭ 22 ноября 2007 г.
Никита Евгеньевич попросил меня выступить с содокладом. Я уже два года работаю в его проекте и в целом разделяю его позицию. Но мы все время спорим и, наверное, поэтому мой содоклад имеет смысл.
Конечно, современные беды северных староосвоенных районов возникли не сейчас и во многом связаны еще с советской экстенсивной освоенческой психологией. Когда в процессе урбанизации ХХ века там таяло сельское население, особенно в районах с суровыми природными условиями, колхозы продолжали наращивать поголовье скота и расширять посевы зерна, которое к концу века стало буквально золотым. То есть мы фактически имеем дело с длительным неумением признавать существование природных, социальных, экономических объективных ограничений.
Проблемы этих районов уже были ясны с 1970-х гг. Но наиболее ярко высветились сейчас просто потому, что в новых экономических условиях некому поддерживать убыточное сельское хозяйство. Дело не только в природных условиях. Еще до кризиса в 1980-х гг. урожайность в зоне к северу от Московской области была на 7-10 ц/га природообусловленной по сочетанию тепла и влаги. Главным в этих районах была все-таки депопуляция и неумение колхозов к ней приспособиться. А поскольку урбанизация в России не завершена, то тонкая ткань сельского сообщества будет и дальше рваться и наивно думать, что с помощью тех или иных экономических мер этот процесс можно остановить.
В целом, поляризация российского пространства усиливается. Это проявляется и в привлекательности крупнейших городов при нескольких сотнях малых депрессивных городков. И по расслоению сельской местности: выходу из кризиса южных и пригородных предприятий и углублению депрессии периферийных районов, к которым относится и Мантуровский район. Поэтому в принципе я разделяю основные гипотезы Н.Е.Покровского:
1 - возврат к экстенсивному освоению в его традиционных формах в этих районах невозможен.
2 - возникают новые очаговые форматы экономических и социальных структур.
Костромская область в этом плане является очень хорошим примером. Здесь только в пригородном Костромской районе с 1959 г. почти не изменилась численность сельского населения, в то время, как в периферийном Мантуровском его осталось менее трети, в Угорском поселении - главном объекте нашего исследования - пятая часть (см. статью Т.Г. Нефедовой об Угорском сельском поселении в этом сборнике). Посевная площадь в пригороде областного центра также почти не изменилась, а в Мантуровском районе уменьшилась в 4 раза. Сельское хозяйство на периферии староосвоенных регионов умирает.
Еще более наглядны отличия пригород-периферия в продуктивности, то есть в фактической жизнеспособности сельского хозяйства. Надои от пригорода к периферии падают в 2,5 раза, урожайность - в 3 раза. Причем сам экономический рельеф, то есть градиент падения и при социализме (в 1990 г.) и в нынешних уловиях (2006 г.) удивительно стабилен. То есть дело не только во внешних условиях (социализме, капитализме, глобализации), но и в эндогенных факторах формирования российского пространства в Нечерноземье, которые зависят от степени удаленности сельской местности от больших городов.
В периферийном Мантуровском районе еще сохранилось 9 агропредприятий, из них шансы выжить имеют два-три, находящиеся под патронажем районных властей или пищевых предприятий. Национальные проекты по АПК до остальных предприятий не доходят. Население в рамках тех же проектов уговаривают в сельской администрации взять кредит в 30 тыс.рублей на корову, да никто не хочет: пожилым корова уже не по силам, а молодежь стремится в город. Четверть трудоспособного населения в деревне не работает, еще четверть - на отходе в городах.
Новые рыночные условия привели к усилению территориального разделения труда и уходу сельского хозяйства туда, где есть ресурсы - на юг и в пригороды. Именно там будет развиваться индустриальное сельское хозяйство. Однако тезис Н.Е.Покровского, утверждающего, что "территориальное освоение происходит ровно настолько, насколько это экономически целесообразно", вызывает у меня некоторые сомнения.
Прежде всего, само понятие "экономической целесообразности" неоднозначно. Местная экономика - это едва прикрытый натуральный обмен товарами, услугами. Она недаром получила название теневой, а в селе это вылилось в симбиоз коллективного и личного хозяйства. Если бы все контролировали только себестоимость и востребованность на российском и международном рынках, как утверждает Н.Е.Покровский, то предприятия в таких районах, как Мантуровский, умерли бы в начале 1990-х. Но они существуют, потому что а) стали другими, практически нетоварными и нерыночными и б) востребованы местным населением, которое свое жалкое хозяйство немыслит без помощи колхоза. И пока они востребованы населением, сельское хозяйство здесь будет теплиться.
Это вовсе не означает ,что не нужен переход к многофункциональности сельской местности. Но возможности такого перехода ограничены не столько количеством, сколько качеством человеческого капитала.
Что такое длительная депопуляция? Это прежде всего отрицательный социально-культурный отбор, ведь из поколения в поколение уезжали и уезжают молодые и наиболее работоспособные люди. Мое первое сильное впечатление от Угорского сельского поселения, состояло в том, что кроме бюджетной сферы, жалких остатков колхоза и старушек там около 50 безработных. А на ремонт церкви пригласили узбеков. И с кем мы хотим развивать полифункциональную экономику?
В большинстве деревень Угорского сельского поселения осталось 5-15% населения от уровня 1926 г. Только центр село Угоры сохраняет жизнеспособность (227 человек). Для частичного сохранения староосвоенных территорий и расширения их функций нужны:
1 - критическая масса реально, а не формально, трудоспособного населения, в глубинных нечерноземных районах, как правило, отсутствующая.
2 - возможность "вброса" трудовых ресурсов извне, что в ряде мест тоже проблематично.
В Мантуровском районе такой вброс есть. Существует несколько локальных точек роста: единичные крепкие хозяйства населения (по существу теневые фермерские), лесозаготовительные предприятия, торговые точки. Но это либо приезжие, либо горожане-репатрианты. Для массы местного населения вся диверсификация ограничивается дополнительно к подсобному сельскому хозяйству собирательством даров леса и рыболовством.
Но это тоже - фактор выживания, поскольку переработки даров леса в районе нет. В подобных местах происходит как раз не развитие, а инволюция, связанная в том числе и с социальными ограничениями.
А что же глобализация? Она дошла и до этих мест. Почти все имеют телевизоры, сотовые телефоны. У некоторых есть даже компьютеры. Но, разрушив архаичность и оторванность деревни глобализация лишь усилила инволюцию глубинки, подключив остатки сельской молодежи к мировым процессам. Теперь заканчивающих школы уже не удержать в деревне, и тем более, не привлечь туда после учебы в городе ни повышенными зарплатами, ни строительством домов, как предполагает правительство. Глобализация отодвинула чисто экономические критерии на второй план, выдвинув вперед проблему важности соответствующей запросам молодежи социальной среды.
И все же отметать экономические рычаги было бы неверно. Единственным реальным очагом развития является город Мантурово. Но в Мантуровском районе город и район разделены и город официально не помогает району. В тех же районах, где город и район объединены, ситуация порой даже хуже, так как начинается дележка скудных финансов. При этом ситуация в таких районах, где нет собственной налоговой базы, после 131 закона значительно ухудшилась. Если в 2005 г. дотации составляли половину Мантуровского районного бюджета, то в 2006 г. - уже 80%. Район может выжить не только за счет вброса внешних ресурсов: не только трудовых, но и финансовых. Из триады "труд-земля-капитал" - главное богатство района - только земля. Но пока она, в отличие от ближайших к Москве районов, востребована только дачниками.
Таким образом, глобализация все-таки сделала свое дело. Она привнесла в отдаленные уголки кусочки городской жизни - дачников. И это, я согласна с Н.Е.Покровским, -один из самых реальных путей развития таких районов. Но только сезонно. Это не субурбанизация западного типа.
Тем не менее готовность передвигаться увеличилась. Огромные территории уже превратились в окраины мегаполисов. Дачные зоны Москвы и С.-Петербурга сомкнулись на юге Новгородской областей, захватив и Костромскую.
В Угорском сельском поселении почти половина участков, находящихся в собственности принадлежит горожанам (см. статью Т.Г.Нефедовой в этом сборнике). И хотя Н.Е. и называет это "маятниковой" миграцией, за этим термином давно утвердился совсем другой смысл. Маятниковые мигранты - это те, кто ежедневно ездит в город и обратно, обычно в пределах городских агломераций, в среднем 50-60 км. Здесь речь идет о довольно редких и относительно длительных поездках на огромные расстояния. И хотя Н.Е. утверждает, что 600 км не затрудняют миграции, а делают их комфортными, я списываю это на его природный оптимизм. Конечно, это вынужденный дискомфорт, просто вблизи Москвы уже нет таких заброшенных мест, дешевых домов и земель. Я бы предпочла, чтобы Угоры были в часе езды от Москвы, но это были бы другие Угоры.
Главное другое - способны ли вкрапления горожан сохранить то, что не удается местному населению? Горожане отчасти спасают деревни, отдельные дома, но не землеемкое сельское хозяйство и не сельское сообщество. Однако по мере исчезновения в некоторых деревнях местного населения жизнь городских дачников тоже может стать проблематичной.
Помимо удаленности, вызывает сомнение стабильность наблюдаемого в последние годы процесса дачного заселения столь дальней глубинки. Ведь туда стремится определенная прослойка интеллигенции среднего и малого достатка, чаще всего среднего и пожилого возраста. Столичная молодежь явно имеет другие ориентиры, предпочитая оставлять деньги на курортах, а с детьми - отдыхать и просто жить на благоустроенных подмосковных дачах. Так что смены поколений автоматически может не произойти, а возраст современных дачников скоро может стать препятствием для передвижения на столь большие расстояния. Все-таки большим спросом пользуются обезлюдевшие деревни в ближайших к Московской областях.
Другая причина связана с тем, что местные власти не очень заинтересованы в сохранении дорогой постоянной инфраструктуры ради сезонного летнего населения. Тем более, что дачники и местная администрация очень мало соприкасаются. Стыковка местных властей с дачниками в деревне Медведево - исключительно заслуга Н.Е.Покровского, чисто личностный фактор. В подавляющем большинстве случаев этого не происходит. А когда дачник, даже два-три дачника остаются наедине с дикой природой - это совсем другое. Уже сейчас на окраинах заселенных деревень в районе волки воруют мелкую живность и собак. А в пустых деревнях жизнь, особенно с детьми, станет невозможной.
Наступление природы на агропогенные и культурные ландшафты в таких районах, как Мантуровский, неизбежно. И так большая часть района - это лес, а деревни и сельхозземли жмутся к реке Унжа. Забрасывание полей сводит освоенное пространство к крошечным очагам.
В этом году мне удалось сделать две карты Угорского сельского поселения. Одна - по материалам фотосъемки 1979 г. где довольно много места занимают распаханные поля. Вторая карта - современное землепользование на основе визуального осмотра и разговоров с людьми (обе карты приводятся в статье Т.Г.Нефедовой об Угорском сельском поселении). Простое сравнение этих карт показывает, насколько тяжел кризис коллективного сельского хозяйства в этих районах и как активно наступает природа, вытесняя культурные ландшафты.
Что же происходит на этих землях? Исследования Института географии РАН показали, что только на 5% таких залежей восстановление естественной растительности заблокировано. На остальных площадях активно восстанавливаются природные экосистемы. Уже к 15-20 годам начальные различия "забываются" и процессы выходят на зональную траекторию. Процесс полного восстановления коренного леса очень долог - 100-150 лет. Но внутри этого периода выделяется несколько этапов, когда природные ресурсы можно использовать. Д.И.Люри (Институт географии РАН) даже подсчитал, что при использовании земель в Нечерноземье под зерновые выход продукции получается примерно 100 долларов/га в год. Если поле забросить, то сначала растительность не представляет никакой ценности, но уже через несколько лет она заменяется луговой с потенциальным выходом продукции до 250 долл./га. Если не выпасать скот, то появляется молодой лес, и опять происходит ценовой провал. Но уже к 60 годам стоимость древесины и даров леса приближается к 400 долл/га, а к 80-100 годам стоимость замечающих ресурсов достигает 500 долл./га. При этом ресурсы собирательства и охоты составляют 25-40% общей стоимости. Правда, все зависит от способности населения платить, на такие ресурсы всегда есть локальная цена, зависящая от местоположения
Таким образом, по конечному выходу продукции забрасывание угодий нельзя считать экономическим коллапсом, скорее наоборот. Однако с учетом длительных ценновых провалов и уменьшения доступности территории для этого поколения экономические потери существенны. Но еще более существенны потери культурные.
Когда попадаешь в эти северные деревни, действительно, что-то происходит в душе. Огромные темные столетние северные дома с резными наличниками, хлевом для скота и сеновалами производят сильное впечатление. Сама река Унжа и ее высокий берег завораживающе красивы.
Но проникновение горожан и вообще дополнительных денег в сельскую местность имеет и негативную сторону. Реконструкция некоторых домов не только дачниками, но и местными жителями, может разрушить классический облик старых деревень. И это уже происходит.
Боюсь, что сохранять деревню в таких местах придется властям и людям пришлым (необязательно дачникам). И это возможно. Но для консервации хотя бы внешнего облика северных деревень нужны специальное законодательство. И оно есть. В Федеральном законе 2002 г. "Об объектах культурного наследия (памятниках истории и культуры) народов Российской Федерации" есть такое понятие, как достопримечательное место, представляющего собой "выдающийся целостный историко-культурный и природный комплекс, нуждающийся в особом режиме содержания". Он может быть как федерального, так и регионального и даже местного значения, т.е. выдвигаться районной администрацией на основании заключения историко-культурной экспертизы. Некоторые еще не разрушенные и не нарушенные новоделами мантуровские деревни, в т.ч. и населенные дачниками, вполне могут быть отнесены к таким местам.
Итак,
1. Север разный. В обоих докладах речь идет об определенной зоне - ближайшем Севере. Это не районы нового освоения и не пригороды. Это глубинный староосвоенный и ныне маргинальный Север.
2. Экономическое развитие в таких районах длительной депопуляции ограничено количеством и качеством человеческого капитала. И именно глобализация, нарушив оторванность и архаичность этих районов, выдвинула на первый план проблемы важности для их развития и сохранения молодежи социальной среды, которая разрушается. Чисто экономическими мерами эту проблему не решить.
3. Всякая глобализация противоречива. С одной стороны, она увеличивает проницаемость территории для информации и инноваций, с другой - она всегда усиливает поляризацию. Сильных она делает еще сильнее, слабых - слабее. В связи с глобализацией географы говорят о сверхцентрализации (Москва) и сверхглубинности (деревня Мантурово).
4. Оптимизм вызывает лишь то, что эти центральные и глубинные районы не разделены непроходимой стеной, подвижность населения и проницаемость пространства увеличивается, и есть шанс спасти глубинку хотя бы с помощью дачников и приезжих.
Библиография
Д.И.Люри, Т.Г.Нефедова, Б.Д.Конюшков. Сельскохозяйственные земли России: мифы и реальность// Экологическое планирование и управление, № 2 (3), 2007
Т.Г.Нефедова. Село Медведево в интерьере своего района, области, России//Российский северный вектор"/под ред. Н.Е.Покровского, М.: Сообщество профессиональных социологов, 2007.
Т.Г.Нефедова. Местность, где кадры решают все//Отечественные записки, Т.36 "Рабочие руки. Спрос и предложение", 2007.
Т.Г.Нефедова. Сельское хозяйство. Итоги последних восьми лет./Коммерсантъ-Власть, № 44, 12 ноября 2007
Нефедова Т.Г. Сельская Россия на перепутье. Географические очерки. - М.: Новое издательство, 2003.
Нефедова Т., Пэллот Дж. Неизвестное сельское хозяйство, или зачем нужна корова? М.: Новое издательство, 2006.